1. Мы ушли из Херсона. Но мы обязательно вернёмся.

В это не хотелось верить, но, по всей видимости, решение об уходе с правого берега Днепра было принято давно. В чём состоит стратегический замысел наших военных, мы не знаем и не должны знать. Со временем — увидим, тогда и сможем более объективно оценить всю значимость вывода наших войск из Херсона.

Не думаю, что имеет смысл хорохориться и рассказывать всем, что Херсон для нас ничего не значил, что с его потерей мы ничего существенного не утратили. Считаю такие оценки не умными и неуместными в сложившейся ситуации. Замечу, что исходят они не от военных и не от людей, облечённых властью. Ответственные люди так никогда не скажут. Тем более, что это и по сути неверно.

Херсон — это путь на Одессу, это плацдарм на Правобережье. И, по всей видимости, именно то обстоятельство, что в ближайшей перспективе мы не планировали масштабных наступательных операций с этого плацдарма, делало его удержание бессмысленным. Значит, с освобождением Одессы придётся повременить. Наберёмся терпения и поверим нашему военному руководству, что так поступить было целесообразно.

Обращает на себя внимание, что уход из Херсона — это военное, а не политическое решение. Политическое могло заключаться в превращении города в неприступную крепость, в этакий Сталинград на Днепре, который обороняется до последней возможности. Политическая необходимость в этом была: поскольку речь идёт об областном центре Российской Федерации, да и просто сдавать успешно обороняемую территорию без репутационных потерь нельзя.

Уже многократно звучали сравнения эвакуации Херсона с разными историческими событиями. И с оставлением нашими войсками в сентябре 1812 года Москвы, и с не оставлением Красной Армией в сентябре 1941 года Киева.

В первом случае решение принимали военные, армия была сохранена, через месяц оккупации Москва была освобождена, а ещё через три месяца остатки армии Наполеона — изгнаны из России. Во втором — решающими были политические резоны. Это привело к гибели Юго-Западного фронта, предопределило потерю Крыма и Донбасса, практически всего Левобережья.

В Киев мы вернулись после более двух лет кровопролитных, изнурительных боёв. Вот такое сравнение.

Конечно, ВСУ — не вермахт и не Великая Армия Наполеона. Но с недооценкой нашего врага пора покончить, поскольку перед нами — вовсе не мобилизованные под заборами вооружённые деревянными автоматами.

Перед нами зомби, напичканные НАТОвским оружием, не считающиеся с собственными потерями, тылом, глазами и ушами которых является весь коллективный Запад. Это вовсе не ставит под сомнение нашу итоговую победу. Но лёгкой она не будет и потребует напряжения всех наших сил. Потому и сравнение с самыми масштабными вызовами прошлого вполне уместно.

И действовать мы должны также сосредоточенно как тогда, когда стояли против Наполеона и Гитлера.

Мы ушли из Херсона организованно и без потерь, не в результате каких-то прорывов или невозможности сдерживать давление врага. Но это — поражение. А значит — мы обязательно должны дать сдачи. Не в нашем национальном характере получив удар, оставлять его без ответа. Сосредоточимся на подготовке этого ответа.

Для нас отход из Херсона имеет и то последствие, что фронт приблизился к Крыму. Это заставляет нас ещё раз пересмотреть перечень тех мер, которые необходимо принять для обеспечения безопасности наших граждан и объектов критической инфраструктуры. В основном это дело военных, но мы должны быть готовы оказать им всю необходимую помощь и сами проявлять максимальную бдительность.

И конечно — следует на корню пресекать все эти диванные разглагольствования о «договорняках».

2. Никто с нами ни о чём, кроме капитуляции, договариваться не намерен. Но и мы готовы обсуждать только условия демонтажа киевского режима.

Базовые переговорные позиции сторон таковы, что говорить пока не о чем.

Наши осенние неудачи, конечно, неприятны и болезненны. Но повторю: армия наша нигде не была разбита, она наращивает численный состав, укрепляется на оборонительных рубежах, разворачивается работа промышленности по обеспечению фронта всем необходимым для тех масштабов военной операции, которые первоначально нами не планировались. Какая же тут капитуляция?

С другой стороны, до тех пор, пока мы не сломим сопротивление ВСУ, не добьёмся ситуации, в которой Вашингтону станет целесообразнее договариваться с нами, а не продолжать спонсировать киевский режим, — никаких реальных переговоров по Украине не будет. Понятное дело, вестись они могут только с американцами. Какой смысл о чём-то договариваться с их марионеткой Зеленским?

Ситуация в мире находится в динамическом равновесии, очень неустойчивом и, скорее всего, недолговечном.

Кто довёл мир до такого состояния, очевидно. И все эти занудные ссылки на «неспровоцированную войну Путина», используемые для оправдания любых проблем в любой стране, никого в заблуждение ввести не могут. Мы — очевидцы банкротства мироустройства, основанного на гегемонии единственной сверхдержавы. Крах мира по-американски становится всё более очевиден. А значит — будущее принадлежит нам.

Это хорошо бы понять в Киеве, пока у тамошнего режима не закончились украинцы. Хорошо бы это понимать и тем нашим согражданам, кто никак не может смириться с необратимостью перемен, в которые вступил мир после 24 февраля.

3. Для нас не имеет принципиального значения, кто находится у власти в США: демократы или республиканцы. Это касается и результатов промежуточных выборов в Конгресс.

Наблюдать за этим любопытно. Особенно за тем, как работает один из главных механизмов их хвалёной демократии — избирательная система. В США она архаична, технологически несовершенна и крайне неповоротлива. Скажем, результаты выборов, которые состоялись 8 ноября, окончательно так и не подведены. И, скорее всего, ещё не скоро будут подведены. Но для нас всё это должно представлять некий спортивный интерес, не более.

Пусть в Киеве с содроганием ожидают, что в Вашингтоне произойдёт смена одной правящей партии на другую. Им это действительно важно, поскольку речь идёт об их хозяевах. А мы суверенны. И именно поэтому у нас в Америке ни друзей, ни союзников нет. У демократов и республиканцев может разниться тактика по отношению к нам. А стратегически и те, и другие намерены нас уничтожить. Не понимать это может только пресловутый русский либерал, о котором Достоевский (на прошлой неделе мы отмечали 201-ю годовщину рождения великого русского писателя) говорил, что он никакой не русский. Вот его характеристика этой публики:

«Русский либерал дошёл до того, что отрицает самую Россию, то есть ненавидит и бьёт свою мать. Каждый несчастный и неудачный русский факт возбуждает в нём смех и чуть не восторг. Он ненавидит народные обычаи, русскую историю, всё. Если есть для него оправдание, так разве в том, что он не понимает, что делает, и свою ненависть к России принимает за самый плодотворный либерализм».

Кстати, если заменить в этом изречении понятие «русский либерал» на понятие «украинский националист», оно было бы таким же верным определением. Потому, наверное, наши либералы так легко находят общий язык с укро-нацистами.

Вот такой альянс получается: американский двухпартийный консенсус, которому в рот заглядывают доморощенные либералы и который содержит русофобский режим в Киеве.

И весь этот гадючий клубок жаждет нашего поражения и последующего уничтожения как суверенного государства, как оригинальной культуры, как уникальной цивилизации.

Чтобы лишить их иллюзий на этот счёт, нам нужны не республиканцы в Капитолии или в Белом доме, а военная победа. Только она утвердит нашу суверенность. Так было всегда, и так всегда будет.

Поэтому поддержка нашей армии, её всестороннее укрепление и воодушевление — вот наши ближайшие задачи, наш гражданский долг и патриотическая обязанность.