106 лет назад в этот день умерла Вера Холодная. Легенда российского кино рубежа столетий.
Время тогда было такое плотное и насыщенное, что многие, особо остро чувствовавшие его, жили необыкновенно быстро, успевая вместить в два-три десятка лет столько, сколько тысячи других не вмещают в столетия. Поэт Семен Надсон умер в 24 года, искусствовед Владимир Згура в 24 года, поэты Сергей Есенин и Владимир Маяковский покончили с собой в 30 и 36 лет…
Вера Холодная умерла, когда ей было 25 лет.
«Ваши пальцы пахнут ладаном, а в ресницах спит печаль, никого теперь не надо вам, ничего теперь не жаль...» - так навеки запечатлел ее Вертинский, который ввел Веру в кино, а Ханжонков повел дальше. Она была настолько хороша, что впервые в недолгой истории нашего кинематографа люди шли не на фильм («фильму», как говорили тогда в женском роде), а смотреть на Холодную. В некоторых кинотеатрах (синематографах), особенно в провинциальных городах, фильмы с ней шли подряд один за другим целыми днями, пока их не успевал посмотреть весь город. Многие ходили на один и тот же фильм десятки раз. За три года Вера Холодная успела сняться в нескольких десятках картин - до наших дней дошли семь. По России миллионами разлетались открытки с нею, Станиславский звал ее во МХАТ.
Звезда на экране, в жизни она была сдержана, скромна, очень любила Пушкина, Толстого, Достоевского, Островского, Гюго, Флобера. Когда старая Россия в 1917 году разлетелась вдребезги, зарубежные фирмы предлагали ей огромные контракты, но она осталась, уехала на юг, в Одессу, так как «долг каждого человека — помогать своей стране». Там продолжились съемки. И там же до нее добралась «испанка» - грипп. Она страшно мучилась, а у её дома днем и ночью стояла толпа, ожидая любых известий. Через несколько дней Вера Холодная умерла. Ее провожали в последний путь тысячи людей… Могила ее, как часто бывает, не сохранилась.
Образ Веры Холодной стал такой же неотъемлемой чертой, символом эпохи модерна, как картины Альфонса Мухи, как вазы Галле, как мраморная лестница в особняке Рябушинского, как рекламные плакаты «Ша Нуар», как Монмартр и его художники – А.Стейнлен, Г.Ривьере, Ш.Гюлло, Э.Сонрель.
Меркнущая красота, истома, внутренняя мука в лице, движениях, позе, как «черное молоко» П.Целана, обреченное предчувствие чего-то, что нельзя передать и описать – и радость последнего безмолвного слова, жеста, движения губ, тонких рук…
К мысу ль радости,
К скалам печали ли,
К островам ли сиреневых птиц -
Все равно, где бы мы ни причалили -
Не поднять нам тяжелых ресниц.
У прекрасного иллюстратора, художника Адольфа Леона Вилетта есть картина «Parce Domine, parce populo tuo» («Пощади, Господи, народ твой») (1882) Когда я увидел ее в музее Монмартра, я был поражен и не мог уйти, потому что никогда до этого не видел, чтобы так точно был передан дух эпохи модерна, его настроение и мимолетность. Ритм, бешеный вихрь, толпа, несущаяся в головокружительном танце куда-то – или, вернее, уносящаяся откуда-то, от чего-то. Воображение мое мгновенно дорисовало в этой толпе именно Веру Холодную, ее мысленное присутствие придало картине недостающую завершенность.
Именно тогда и там я не понял, а именно почувствовал настроение, тональность модерна, его неповторимость, я словно вспомнил, наконец, модерн, который никогда не видел. Понял, что бывают воспоминания о том, чему ты никогда не был свидетелем и, тем не менее, ты точно знаешь, как оно было.
Прошло больше ста лет, а её уход все равно очень памятен и гвоздем в голове сидит вопрос:
- Ну как же так?
Ведь этого не должно быть.
